На следующее утро отец Джайлза позвонил и попросил его к телефону. Он рассыпался в извинениях, объяснив, как сожалеет, что упрекнул сына в вещах, повинен в которых был исключительно он сам, и умолял Джайлза сделать все возможное, чтобы убедить мать и Эмму вернуться в Глостершир отпраздновать Рождество. Он выразил надежду на то, что инцидент, как и считал его тесть, быстро забудется. Гарри Клифтона он не упомянул ни словом.

41

Сойдя с поезда на вокзале Темпл-Мидс, Джайлз с матерью подождали в машине, пока Эмма прощалась с Гарри.

— Они пробыли вместе девять дней, — заметил Джайлз. — И похоже, забыли, что завтра снова увидятся.

— И послезавтра тоже, — добавила его мать. — Но и ты постарайся не забывать, что однажды, каким бы невероятным это ни казалось сейчас, подобное может случиться даже с тобой.

В конце концов Эмма присоединилась к ним, но, когда они отъехали, продолжала выглядывать из заднего окна и без устали махала, покуда Гарри не скрылся вдали.

Джайлзу не терпелось вернуться домой и наконец-то выяснить, что такого мог натворить Гарри, чтобы отец так сурово обращался с ним все эти годы. Он перебрал с десяток вариантов, но все отбросил. Теперь он надеялся услышать правду. Он бросил взгляд на мать. Та редко проявляла чувства, но волновалась все сильнее по мере приближения к долине Чу.

Когда машина подъехала к дому, отец Джайлза ждал на верхней ступеньке, чтобы приветствовать их, — Дженкинса рядом с ним не было. Отец немедленно извинился перед Элизабет, а затем и перед детьми, прежде чем признался, как сильно по ним скучал.

— Чай подан в гостиной, — сообщил он. — Пожалуйте туда, когда будете готовы.

Джайлз спустился первым и с некоторой неловкостью занял кресло напротив отца. Пока они ждали мать и Эмму, отец довольствовался тем, что расспрашивал Джайлза, понравилось ли ему в Шотландии, и докладывал, что няня повезла Грэйс в Бристоль покупать школьную форму. Гарри он не упомянул ни разу. Когда мать и сестра Джайлза вошли в комнату несколькими минутами позже, отец сразу же встал. Они сели, и он сам разлил чай, явно не желая, чтобы кто-нибудь из слуг слышал его признание.

Когда все устроились, отец Джайлза присел на край кресла и негромко заговорил:

— С вашего позволения, я начну с глубоких сожалений о моем неприемлемом поведении в тот вечер, который все называют величайшим успехом Эммы. Плохо уже то, что твоего отца не было в зале, когда ты вышла на поклон, Эмма, — проговорил он, глядя прямо в глаза дочери, — но то, как я обошелся с твоей матерью, когда вы вернулись домой, и вовсе непростительно, и я понимаю, что потребуется время, чтобы зажила эта глубокая рана.

Хьюго Баррингтон спрятал лицо в ладонях, и Джайлз заметил, что он дрожит. Но вот отец взял себя в руки.

— Все вы по различным причинам спрашивали, почему я все эти годы так плохо относился к Гарри Клифтону. Да, его присутствие невыносимо, но вина за это лежит исключительно на мне самом. Когда вы узнаете причину, то, наверное, поймете меня, а то и посочувствуете.

Джайлз покосился на мать, которая сидела в кресле, напряженно выпрямившись. Невозможно было угадать ее чувства.

— Много лет назад, — продолжал Баррингтон, — едва лишь став управляющим директором компании, я убедил правление в необходимости расширить дело и заняться кораблестроением, несмотря на возражения отца. Я подписал кон тракт с канадской фирмой на строительство торгового судна под названием «Кленовый лист». Это обернулось не только изрядными убытками для компании, но и личной трагедией для меня, от которой я так полностью и не оправился и вряд ли когда-нибудь смогу. Позвольте мне объяснить.

Однажды вечером ко мне в кабинет ворвался портовый рабочий, твердивший, будто его товарищ замурован в корпусе «Кленового листа» и погибнет, если я не отдам приказ вскрыть обшивку. Я, разумеется, немедленно спустился в док, но бригадир заверил меня, что в этой истории нет ни слова правды. Однако я настоял на том, чтобы люди положили инструменты, и мы прислушались, не донесется ли из корпуса какого-либо звука. Я выждал достаточно долго, но, поскольку тишину ничто не нарушило, отдал приказ возвращаться к работе, так как мы уже на несколько недель отставали от графика.

Я предполагал, что пресловутый рабочий явится на следующий день к началу смены. Но он не только не пришел — его никто и никогда больше не видел. Его возможная смерть с тех пор отягощает мою совесть. — Он прервался, поднял голову и добавил: — Этого человека звали Артур Клифтон, а Гарри — его единственный сын.

Эмма начала всхлипывать.

— Представьте, если это вообще возможно, какие чувства я испытываю всякий раз, когда вижу этого молодого человека, и каково придется ему, если он вдруг узнает, что я, возможно, виноват в гибели его отца. То, что Гарри Клифтон стал лучшим другом Джайлза и полюбил мою дочь, — поворот, достойный греческой трагедии.

И он снова спрятал лицо в ладонях и некоторое время молчал.

— Если вы хотите задать какие-то вопросы, — предложил он, когда все же поднял взгляд, — я приложу все усилия, чтобы на них ответить.

Джайлз подождал, позволяя матери высказаться первой.

— Ты отправил в тюрьму невиновного человека? — тихо спросила Элизабет.

— Нет, моя дорогая, — заверил ее Баррингтон. — Надеюсь, ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать, что я не способен на подобное. Стэн Танкок был обычным вором, ворвавшимся в мой кабинет и обокравшим меня. Поскольку он приходился шурином Артуру Клифтону — и не по какой иной причине, — я принял его обратно на работу, когда он вышел на волю.

Впервые за все время Элизабет улыбнулась.

— Отец, а мне спросить можно? — заговорил Джайлз.

— Да, конечно.

— Посылал ли ты следить за нами кого-нибудь, когда мы с Гарри отправились в Шотландию?

— Да, Джайлз, посылал. Мне очень хотелось знать, где находятся мама с Эммой, чтобы извиниться перед ними за свое постыдное поведение. Пожалуйста, постарайся меня простить.

Внимание собравшихся в комнате сосредоточилось на Эмме, которая до сих пор молчала. Но, когда она заговорила, ее слова застали всех врасплох.

— Тебе придется объяснить все это Гарри, — прошептала она, — и если он согласится тебя простить, ты должен будешь принять его в нашу семью.

— Я с радостью готов видеть его в нашей семье, милая, и вполне пойму Гарри, если он никогда в жизни не захочет со мной разговаривать. Но я не могу рассказать ему правду о том, что случилось с его отцом.

— И почему же? — резко спросила Эмма.

— Мать Гарри ясно дала понять: она не хочет, чтобы он когда-нибудь узнал, как умер его отец, ибо его вырастили в убеждении, что тот был героем войны. До сих пор я держал слово никогда и никому не рассказывать о событиях того ужасного дня.

Элизабет Баррингтон встала, подошла к мужу и нежно его поцеловала. Баррингтон не выдержал и зарыдал. Мгновением позже Джайлз бросился к родителям и обнял отца за плечи.

Эмма даже не шелохнулась.

42

— А твоя мать всегда была такой красавицей? — спросил Джайлз. — Или я просто становлюсь старше?

— Понятия не имею, — отозвался Гарри. — Могу только сказать о твоей матери: она всегда выглядит элегантно.

— Как бы я ни любил это милое создание, оно определенно кажется доисторическим в сравнении с твоей, — заметил Джайлз, когда Элизабет Баррингтон направилась в их сторону с зонтиком от солнца в одной руке и сумочкой в другой.

Джайлз, как и всякий подросток, ужасался материнским нарядам. Что до выбора шляп, тут дела обстояли хуже, чем на скачках в Аскоте, — все дамы до единой пытались перещеголять друг друга.

Гарри внимательнее пригляделся к Мэйзи, беседовавшей с доктором Пейджетом. Она действительно привлекала много больше внимания, чем все матери, которые были здесь, и он немного смутился. Но его радовало, что по ней уже не так заметны обременявшие ее финансовые тяготы. Он предполагал, что к этому имел отношение мужчина, стоявший справа от нее.